говорим поэт - подразумеваем джон донн, говорим поэзия - подразумеваем песни ямато, они же ута, они же вака, они же танка. так что прости, настоятель сент-пола, о тебе мой колокол протрезвонит чуть позже) а сейчас он охватит своим внутренним взором (если у колоколов есть душа, то и взоры должны быть) все шестьдесят восемь провинций, подопечных песенной палаты оо-ута-докоро (на русский обычно переводят как поэтическую, но мне песенная больше нравится, да и по смыслу ближе) - где еще государство имело такое министерство, ценило в чиновниках в первую очередь поэтический дар, содержало многочисленные коллегии поэтов, а стремящиеся, как и повсюду, причаститься вечности правители делали это через повеления о составлении поэтических антологий? несомненно, для некоторых отраслей хозяйства эпохи хэйан такой подход к государственным делам сыграл пагубную роль, но кому тогда было до этого дело - а уж тем более теперь) кто еще придумает себе такое любимое развлечение на новогоднюю ночь, как ута-гарута, карты с начальными и конечными строками из сборника ста стихотворений ста поэтов, которые нужно сматчить побыстрее, так что практически все население страны знает и теперь все сто виршей наизусть. вряд ли какой-нибудь южный варвар, привезший карты в японию, смог бы догадаться, во что можно превратить азартные игры. зато нам доступна другая игра - угадай оригинал за переводом, иногда два варианта одной и той же танка выглядят как совершенно различные произведения, чтоб далеко не ходить, вот пример из все той же хякунин иссю:
Мій рідний край!
Одвічна таємничість
Людських сердець
І вишень аромат
Одвічно щирий!
Ну что я скажу в ответ?
Мне сердце твое неизвестно.
Но мило по старине
Мне это селенье: цветы в нем
По прежнему благоухают.
был где-то совсем зверский вариант, где стих выглядит как несомненно любовный. а на самом деле ки-но цураюки как-то после долгого перерыва остановился на ночлег у одного земляка, и тот уверял, что давно его ждал в гости. в принципе, зная историю, и второй приведенный вариант перевода становится на что-то похож) так меняется иногда весь смысл, когда узнаешь подоплеку. когда-то главным достоинством девушки (аристократического рода, само собой) было знание стихотворений и связанных с ними историй, что может показаться простым развлечением, однако одна только кокинсю состоит из 1100 произведений, официальных антологий всего было 21, ну а неофициальных просто пруд пруди, плюс ута-моногатари и всякие такого сорта пряники. какое приятное образование! (хотя, конечно, кому как). тем временем наступил тот редкий случай, когда трындеть о чем-то любимом самой даже и не особо хочется, с каждым словом все больше тянет погрузиться в пятистрочный мир, и пойду-ка лучше освежу в памяти син-кокинсю - вдруг какого-нибудь императора встречу, стану тогда тюгу, кого или нёго.
Как я когда-то ласкал
Черные волосы любимой!
Каждую, каждую прядь
На одиноком ложе моем
В памяти перебираю.
Вот что по этому случаю рассказала нам императрица:
«В царствование императора Мурака̀ми жила одна дама, близкая к государю. Прозвали ее Сэнъёдэ̀н-но нё̀го, а отцом ее был Левый министр, имевший свою резиденцию в Малом дворце на Первом проспекте. Но вы, наверно, все об этом слышали.
Когда она была еще юной девушкой, отец так наставлял ее:
— Прежде всего упражняй свою руку в письме. Затем научись играть на семиструнной цитре так хорошо, чтобы никто не мог сравниться с тобой в этом искусстве. Но наипаче всего потрудись прилежно заучить на память все двадцать томов „Кокинсю“.
Это дошло до слуха императора Мураками. Однажды в День удаления от скверны он принес с собой „Кокинсю“ в покои госпожи Сэнъёдэн и сел позади церемониального занавеса. Ей показалось это странным и необычным.
Император разложил перед собой тома „Кокинсю“ и начал спрашивать:
— Кто сочинил это стихотворение, в каком году, каком месяце и по какому поводу?
Госпожа Сэнъёдэн на все могла дать точный ответ, так, мол, и так. Но в душе, наверно, была в полном смятении. Какой позор, если б она ошиблась хоть в малости или что-то позабыла!
Император призвал двух-трех придворных дам, особо сведущих в поэзии, и приказал им при помощи фишек для игры подсчитать, сколько песен знает госпожа Сэнъёдэн. А ей он строго-настрого велел отвечать на вопросы.
Какое это было, наверно, волнующее и прекрасное зрелище! Можно позавидовать тем, кто тогда имел счастье там присутствовать.
Государь снова начал испытание. Но не успеет он дочитать танку до конца, как госпожа Сэнъёдэн уже дает точный ответ, не ошибившись ни в одном слове.
Императора даже досада взяла. Ему непременно хотелось поймать ее хоть на небольшой обмолвке. Так пролистал он первые десять томов.
— Дальше продолжать бесполезно, — молвил государь и, положив закладку в книгу, удалился в свою опочивальню. Какое торжество для госпожи Сэнъёдэн!
Проспав немало времени, император вдруг пробудился.
„Нет, — сказал он себе, — можно ли покинуть поле битвы, пока не решен исход? Ведь, если отложить испытание до завтра, она, пожалуй, успеет освежить в памяти последние десять томов!“
„Нынче же доведу дело до конца“, — решил император и, повелев зажечь светильники, продолжал экзамен до глубокой ночи.
И все же госпожа Сэнъёдэн осталась непобежденной. Император вновь удалился к себе, а придворные поспешили сообщить отцу ее — Левому министру — обо всем, что произошло.
Взволнованный до глубины души, Левый министр повелел совершить служение во многих храмах, а сам, обратившись лицом к императорскому дворцу, читал всю ночь благодарственные молитвы богам.
Вот подлинная страсть к поэзии!»